Газета «Литературная Россия»
(№14, 8 апреля 1988г.)
В
гостях у Вадима Козина
В первые о Вадиме Козине (именно
так, без «Алексеевича») Я услышал от своего отца, Василия
Петровича Черносвитова, летчика, отвоевавшего три войны — с
белофиннами, немецкими фашистами и японскими самураями — и
уехавшего из победоносной Москвы на Дальний Восток осваивать
северо-восточные воздушные трассы. Хабаровск, Охотск, Магадан,
Анадырь и далее, к Ледовитому океану, прокладывал он трассы на
«ЛИ-2», «ИЛ-12». В первые послевоенные годы наша семья жила
сначала в Хабаровске, затем в Охотске. Тогда в семейной
библиотеке появилась книга, которую, как я знал, отец бережет
прежде всего из-за дарственной надписи, никакого отношения не
имевшей, к авторству; «Васе Черносвитову на добрую память. С
уважением В. Козин. Магадан. 1953 г.». Книга была толстая и
тяжелая, в ней лежала фотография: Вадим Козин стоит в окружении
летчиков ГВФ рядом с моим отцом. С тех пор осталось в памяти — в
Магадане есть удивительный артист. И вот через десятилетия
оказался я в «столице колымского края». Из беседы с коллегами
узнал, что певец по-прежнему живет в Магадане. Нельзя ли его
увидеть? К Козину повела меня потомственная колымчанка Любовь
Кожеурова. В центре города, в пятиэтажном бетонном доме, в
однокомнатной квартирке, мы должны были оказаться ровно в 21,00.
Люба пояснила, что «Козин человек ночной, принимает у себя
поздно, разговаривать любит долго».
Нажимаем кнопку звонка у чеканной
таблички, дверь открывается, и появляется маленький, сухонький
старый человек в потертом, видавшем виды жилете, надетом поверх
клетчатой рубашки, с аккуратным галстуком в тон. Раздеваемся в
узком коридоре, большую часть которого занимают книжные полки,
уставленные папками с тщательно подобранными в течение многих
лет вырезками из газет. Вадим Алексеевич тут же рассказывает,
что «это все статьи о советской и зарубежной эстраде, о
культуре, о возвышении, величии и падении певцов, музыкантов,
артистов». Коридор буквально завален кипами журналов и газет,
сегодняшних и пятидесятилетней давности.'
Сухопарый, очень подвижный, с
венчиком редких седых волос, обрамляющих голову, с лукавыми
живыми глазами, он, кутаясь в меховой жилетик, извиняется за
тесноту. Козин объясняет, почему не хочет покидать эту
квартирку, хотя ему предлагают: «Мои тут стены». Он просит
власти, коль они о нем «так стали последнее время заботиться»,
дать двухкомнатную квартиру его соседям, живущим через стенку в
такой же однокомнатной, а ему сделать квартиру из двух
однокомнатных. «Вот, — он открывает дверь на кухню, — здесь,
посмотрите, полки. А на них высыхают и корежатся от непостоянной
температуры пластинки и бобины с магнитофонной пленкой, на
которых голоса Вертинского, Лещенко, Утесова, мои старые
концерты...»
Не успели мы разместиться за столом,
как раздался звонок: «Наверно, это мой друг-фотограф, я его
пригласил, должны же мы сфотографироваться на память?!» Но,
оказывается, пришли с телевидения договариваться с Вадимом
Алексеевичем о новой передаче. «Становлюсь популярным,— шутит
он, этот человек, которого знает весь мир. —Вот уже и по
Центральному телевидению показали в «90 минутах», скоро
магаданцы со мной получше познакомятся!»
В 1984 году в Нью-Йорке вышел
диск-гигант с записью концерта Козина. Песни и романсы,
представленные тут, записаны в 1958 году На обороте
по-американски роскошного футляра — русский текст:
«На советской довоенной эстраде
рядом с именем Вадима Козина трудно поставить равноценного
исполнителя по славе, по популярности и по количеству пластинок,
расходившихся по стране огромными тиражами. Казалось, слава его
легендарной бабушки Вари Паниной возродилась в нем. Его
необычной красоты цыганский голос сводил с ума всех, кто его
слышал, — женщин, мужчин...»
Диск назван «Привет из
Магадана».
«Честное слово,— клянется Вадим
Алексеевич,— не знаю, как они попали на концерт со своей
аппаратурой. Ведь запись-то великолепная». Действительно, запись
на этом диске великолепна, не то, что на пластинках фирмы
«Мелодия». Кстати, на обоих конвертах этих пластинок изображено
солнце. Вадим Алексеевич шутит; «Посмотрите! Если на первом
конверте оно еще в зените, то на втором — в закате!» Показывает
нам запрос одной из западногерманских фирм выпустить диск с его
песнями. «Миллионы сулят, — говорит Вадим Алексеевич, — отовсюду
посылают такие вот бумажки — из Бразилии, Аргентины, Швеции...»
Вскоре приходит и фотограф —
Анатолий Николаевич Костырин, преданный друг и помощник в
ведении «козинского хозяйства». Начинаются фотосъемки, а Вадим
Алексеевич рассказывает...
...Еще до революции 1917 года семью
цыган Ильинских в Петрограде знали все. Исполнительница
цыганских романсов Варя Панина, бабушка Козина, снискала
непревзойденный успех.
Вадим Алексеевич показывает
фотографии черноокой красавицы, которую хранит под стеклом на
своем рабочем столике.
Еще одна фотография — на ней
великолепное здание, окруженное сквером. Улица братьев
Васильевых — на углу бывшего Каменноостровского проспекта (ныне
Кировского) — на Васильевском острове. Дом 20. Здесь прошло
детство Козина.
«Я петербуржец, — продолжает
артист.— Парадоксально, но, живя в Магадане, я живу дома. Здесь
мой Ленинград, мой город, в который я врос. И там, и здесь — я
дома».
И вновь скачок в прошлое...
«Дедушка мой был коробейником,
торговал мануфактурой. Козины, Каширины, Ягодины — известные до
революции старинные купеческие фамилии. Собственного положения
дед добился непросто. Начало положил прадед. У него была
любопытная профессия — он ходил по деревням и продавал крестики,
иконки. Коробейник, одним словом.
Будучи крепостным графа Шереметева,
накопил он таким образом 100 рублей и выкупился на волю.
Благодаря природной предприимчивости приобрел в Петербурге
участок земли и выстроил свой первый дом».
Слушая Козина, я невольно оглядывал
его комнатку, хаос и нагромождение таких разных по форме и
ценности предметов и думал: «Вот он, мир Козина. Вот она, его
Вселенная!»
Уезжая домой, в Москву, я сказал
Любе Кожеуровой, что, возможно, буду писать о своем визите к
Козину — сильное впечатление он произвел на меня.
Вот оно — настоящее-то золото
Колымы, сама история. Запад миллионы сулит, присваивает наше
отеческое достояние и, парадоксально, сохраняет его для людей...
А мы ждем, пока уникальные пластинки с изумительными голосами
покорежатся, рукописи, если не сгорят, то истлеют... Доколе
безалаберность наша будет править бал?
За несколько дней до 85-летия Вадима
Алексеевича — он родился 21 марта 1903 года — я получил от Любы
письмо с дополнениями к рассказу самого певца о времени начала
войны. Вот краткое изложение этого письма.
В окопах пели бойцы песню «Москва»,
написанную Козиным, — ее размножили и раздали как листовку.
Козин был членом актерской концертной бригады, побывавшей в
Севастополе. У него сохранилась, оказывается, вырезка из
севастопольской газеты с фотографией: певец на палубе боевого
корабля перед моряками-черноморцами. Выступал Вадим Алексеевич в
частях действующей армии, где сценой служили кузов грузовика,
поляна или поле. Пел в госпиталях и на передовой. Козин выступал
не только перед фронтовиками, пел и для рабочих оборонных
заводов Урала и Сибири.
В 1943 году в Москве вышла
грампластинка с популярными козинскими песнями —«Письмо с
фронта», «Всем ты, молодец, хорош», «Махорочка».
Прочитал я письмо Любы, и захотелось
услышать голос Вадима Алексеевича тех лет, чистый голос,
юношески застенчивый, негромкий, удивительно нежный.
Я вспомнил, что и как говорил мне
Козин о нашей современной эстраде. «Отбери-ка у них микрофон и
усилители, смогли бы они удержать внимание публики? А Вертинский
пел вполголоса, и толпа с первых звуков замолкала,
зачарованная... Бывало, что и я переходил на шепот, но не
боялся, что меня не услышат в последних рядах летней эстрады...»
Прошлой осенью, вернувшись в Москву,
я, конечно, поведал своему отцу о визите к Козину, показал
фотографии. «Да, Вадик изменился... не просто постарел, а
каким-то другим стал... Был такой элегантный, круглощекий,
чрезвычайно обаятельный. Ну, а на сцене — бог». И отец вспомнил
о концертах, которые он слушал в 48—50-х годах в Магадане. Вот
один из его рассказов:
«Маглаг (так назывался магаданский
музыкально-драматический театр — ныне Театр имени М. Горького),
в те годы находился в самом центре Магадана. Вадим Козин
пользовался свободой передвижения, ибо был в постоянной группе
актеров этого театра (тоже «зеков»). Дом культуры в зоне.
Здание новое. Актеры средних лет. Зал всегда полон. Первые ряды
— для магаданской «знати»: красивые женщины в шифоне и бархате,
избыток меха, золота и бриллиантов. Тяжелый запах духов «Красная
Москва», «Каменный цветок». Занавес открывается. Выходит
элегантный Козин. В зале тишина. Козин смотрит в персональную
ложу, где восседает с супругой Никишов — директор Дальстроя,
самодержец колымского края. Жена Никишова выдерживает
продолжительную паузу. В зале гробовая тишина. Козин не сводит
глаз с Никишовой. Наконец она медленно наклоняется к мужу и
что-то говорит ему. Раздается властный голос Никишова:
«Бродягу»! Козин, улыбаясь, начинает петь. Песня окончена. Зал
молчит, все глядят на Никишовых. Пауза. Если оттуда начинают
раздаваться слабые хлопки женских рук — зал взрывается овацией.
Затем опять, тишина. Никишова вновь наклоняется к мужу. Тот же
властный голос произносит: «Публика желает слушать «Нищую»!» И
все повторяется вновь. Было и такое, что хлопков из
«правительственной» ложи не раздавалось. Тогда и зал молчал.
Козин, элегантно поклонившись, уходил со сцены...»
Прощаясь с Козиным в Магадане, я
подарил Вадиму Алексеевичу свою семейную фотографию, которую он
тут же при мне «зарегистрировал» в специальной книге и положил
под стекло на свой рабочий столик. Под этим толстым с неровными
краями стеклом хранится не только фотография его знаменитой
бабушки, но снимки многих друзей и почитателей таланта Вадима
Козина. Здесь Михаил Ульянов, Михаил Глузский, Борис Штоколов,
Людмила Чурсина, Ролан Быков, Сергей Юрский — все фото с теплыми
словами благодарности и признательности. А над стеклом лежит
переписка — «пикирование» эпиграммами с Валентином Гафтом; поэма
Евгения Евтушенко «Северная надбавка» с автографом: «Дорогому,
любимому, великому человеку и артисту с любовью и нежностью,
восхищением, завистью. Е. Евтушенко. 17.7.1977». Кстати, Вадим
Алексеевич показал, какие оценки он выставил Евтушенко за главы
этой поэмы: в основном «3» и «4», ни одной «5». «Когда я ему
показал, как оцениваю части поэмы, автор обиделся: «Вадим
Алексеевич! Неужели не заслужил ни одной «5»?» А я ответил ему:
«Ты что, Пушкин?»
Замечательный счет. Вот,
оказывается, какие меры существуют для истинного художника. И
ничто на свете не может ему помешать быть собою.
Евгений ЧЕРНОСВИТОВ
