Журнал «Современное право» №7 (2005)

 

К истокам русской духовности¹

К 110-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ И 80-ЛЕТИЮ СО ДНЯ СМЕРТИ С. ЕСЕНИНА

 

Е.В. ЧЕРНОСВИТОВ

 

О, электрический восход,

Ремней и труб глухая хватка.

С. Есенин. Сорокоуст

Черный человек!

Ты прескверный гость.

Эта слава давно

Про тебя разносится.

Я взбешен, разъярен,

И летит моя трость

Прямо к морде его,

В переносицу...

(С. Есенин. Черный человек)

 

В «Медицинской газете» от 22 декабря 1989 г. в беседе обозревателя Н. Сафроновой с судебно-медицинским экспертом профессором Борисом Сергеевичем Свадковским под заголовком «Версии или пересуды? О смерти Сергея Есенина» читаем: «Смерти такого рода, как выпала большому нашему национальному поэту, имеют право на уважение их тайны». Может быть, сказано и красиво, но в связи со смертью Есенина это кощунство.

Однако не только эта статья побудила меня как врача и философа, родившегося через 20 лет после смерти С.А. Есенина, написать эти строки.

Ошибаются те, кто думает, что пересуды вокруг смерти Есенина — искусственное явление нашего «смутного» времени. Давно существует мнение, что поэт покончил жизнь самоубийством, повесившись в «Англетере». Было и стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья...», написанное кровью накануне этого события. Был и «Черный человек», были и психушки.

А вот сейчас, когда стираются «белые пятна нашей истории», некоторые люди, пользуясь моментом, утверждают: «Есенин был убит».

Я еще не раз вернусь к вышеназванной статье, ибо в ней сказано: «...речь идет не просто об ошибках в терминологии. Важна позиция по существу». Что ж, позиция по существу — дело важное, но какова она?

Мысль о причинах гибели Есенина, начиная с того предновогоднего дня 1925 года, не переставала тревожить всех, кому дорого имя поэта. Думаю, не были спокойны и его враги. Современники его не верили, что Сергей Есенин повесился. «Есенин не был слабаком — изучите его биографию... И врут те, кто говорит, что у него нервишки шалили, — говаривал мой отец. — А если он и шел в больницу, то только для того, чтобы спрятаться там и отсидеться, когда загоняли в угол».

Для самоубийства всегда должны быть веские причины. Самоубийство вызывают только два рода причин: внешние обстоятельства и психическая болезнь. Всякие другие слова типа «слабодушие», «душевный кризис», «переоценка ценностей», «подведение жизненного итога», «разочарование в жизни», «крах жизненных планов», «потеря смысла жизни» — это лишь термины, называющие чрезвычайные внешние обстоятельства, в которых единственный выход для личности (чтобы сохранить свое достоинство, свои убеждения, себя, наконец, как личность) — это самоубийство.

В чрезвычайных обстоятельствах у человека, доведенного до «последней черты», есть кроме самоубийства и другой выбор — убийство. Суицид (самоубийство) и гомицид (убийство) — крайние формы реагирования личности на эти обстоятельства. И они, эти формы поведения, в подобных случаях доказывают сохранность человека как личности, защиту своего достоинства. А если один выбирает самоубийство, а другой — убийство, то это дело совести и конкретных обстоятельств.

Психические заболевания различны. И далеко не все могут явиться причиной самоубийства. Лишь некоторые болезненные душевные состояния и расстройства могут окончиться трагедией. И врачам эти состояния хорошо известны.

Могу сказать со всей ответственностью: Сергей Александрович Есенин никакой психической болезнью не страдал. И если его смерть — результат самоубийства, то рассматривать самоубийство нужно только как поступок сильной личности в чрезвычайных обстоятельствах. Это не требует никаких доказательств и расследований (если, конечно, не нужно убеждать кого-нибудь в том, что Есенин не был сумасшедшим).

Для того, чтобы человек мог покончить с собой, не будучи психически больным, всегда нужен кто-то, кто «поможет» ему в этом. Обстоятельства в конечном итоге — это живые, конкретные люди, желающие смерти того, кого они доводят до самоубийства.

Но доведение до самоубийства — одна из форм убийства. Убийства изощренного. Это хорошо знают юристы. Поэтому пересуды вокруг гибели Есенина и сводятся, в принципе, к одной версии — версии убийства. В противном случае это были бы пересуды о том, был Есенин сумасшедшим или не был.

Корреспондент «Медицинской газеты» спрашивает Б.С. Свадковского: «Итак, мнение Ваше, Борис Сергеевич, однозначно: "версия" убийства Сергея Есенина несостоятельна?»

И уважаемый судмедэксперт отвечает: «Для признания ее нет никаких медицинских научно обоснованных, взвешенных, четких аргументов». А его коллега, также профессор-патологоанатом Ф.А. Морозов (см.: «Труд». 1989. № 101, 178) считает иначе: «Есенин был сильно избит, а потом задушен, возможно, подушкой». Но Свадковский, полемизируя со своим оппонентом, полагает, что такой вывод «...не выдерживает никакой критики с точки зрения судебно-медицинской экспертизы. Он годится только... для практикума студентам, изучающим эту специальность». Да, именно так дискутирует Б.С. Свадковский с Ф.А. Морозовым. При этом первый безответственно относится и к студентам, изучающим судмедэкспертизу. Выходит, по Свадковскому, они занимаются не наукой. В чем безусловно прав Свадковский, так это в том, что когда речь идет о таких личностях, как Есенин, то важны не термины, а позиция. А как же с истиной — может быть, и она не важна? И поэт нам все «безоглядно доверил в стихах», и «смерть имеет право на тайну». Да и «всегда загадочны утраты». Вот что внушают нам Б.С. Свадковский и Н. Сафронова в своей беседе. И еще запугивают (если кто-то вздумает заниматься расследованием причин смерти Есенина): «Только, не дай бог, чтобы снова, как в 30-е, 40-е, 50-е, давили на наше сознание призраки, мерещились заговоры». И еще: «Пока получается нечто похожее на приглашение в печально известную теорию косвенных доказательств, творцом которой был великий теоретик дутых процессов нашего недавнего еще прошлого А.Я. Вышинский...»

И это все в небольшой «беседе» по поводу гибели С.А. Есенина, в которой не нашлось ни одного слова, сказанного профессионалом по существу. Ведь заверения типа: «А что касается "построений", которые в изобилии производились вокруг данных экспертизы А.Г. Гиляревского (судмедэксперта, производившего вскрытие трупа С.А. Есенина. — Б.Ч.), они несерьезны» — вряд ли кого могут удовлетворить.

И последнее. Б.С. Свадковский высказал сожаление, «что так или иначе благодаря средствам массовой информации в обсуждение оказались вовлечены множество людей». Это что же — отстаивание пресловутого права «на уважение тайны» гибели поэта? Иными словами, нежелание, чтобы мы все узнали истину о трагической смерти С.А. Есенина?

Прежде чем обратиться к статье Эдуарда Хлысталова, следователя, разрабатывающего версию убийства С. А. Есенина («Тайна гостиницы "Англетер"». История одного частного расследования // Москва. 1989. № 7), вернемся к событиям, непосредственно предшествующим гибели Есенина.

Вот как описывает предысторию «англетеровской трагедии» наш известнейший есениновед (о нем позже будет разговор особый) Юрий Львович Прокушев в своей книге «Сергей Есенин. Образ. Стихи. Эпоха» (М.: Молодая гвардия, 1989): «7 декабря Есенин отправил из Москвы ленинградскому поэту В. Эрлиху телеграмму: "Немедленно найди две комнаты. 20 числах переезжаю жить Ленинград. Телеграфируй. Есенин".

21 декабря Есенин оставляет клинику. Он снимает со сберкнижки деньги. Они необходимы ему для поездки.

23 декабря Есенин, будучи в Госиздате, сообщает о своем отъезде и договаривается о том, что как только будут готовы гранки первого тома его собрания сочинений, их направят ему в Ленинград. В тот же день, незадолго до отъезда, на квартире у С.А. Толстой, встретившись с Наседкиным (мужем старшей сестры поэта. — Е.Ч.), Есенин, как свидетельствует последний, "дает мне госиздатовский чек на семьсот пятьдесят рублей — он не успел сегодня заглянуть в банк — и едет в Ленинград почти без денег. Просил выслать завтра же. Через две недели мы должны были встретиться в Ленинграде"...»

«Все это говорит за то, — уверяет Ю.Л. Проку шев, — что в Ленинград поэт ехал не умирать, а работать!»

Читаем дальше: «24 декабря Есенин в Ленинграде. Эрлих пока не успел найти для него и одной комнаты. Есенин решает поселиться в гостинице "Англетер". Здесь в это время жили близкие знакомые поэта: писатель и журналист Г.Ф. Устинов и его жена Е.А Устинова. В своих воспоминаниях "Четыре дня Сергея Александровича Есенина" она рассказывает:

"...Утром, в 10—11 часов, к нам почти вбежал в шапке и шарфе сияющий Есенин.

—  Ты откуда, где пальто, с кем?

—  А я здесь остановился. Сегодня из Москвы, прямо с вокзала. Мне швейцар сказал, что вы тут, а я хотел быть с вами и снял пятый номер. Пойдемте ко мне. Посидим у меня, выпьем шампанского. Тетя (так звал Есенин автора воспоминаний. — Ю. П.), ведь это по случаю приезда, а другого вина я не пью.

Пошли к нему. Есенин сказал, что он из Москвы уехал навсегда, будет жить в Ленинграде и начнет здесь новую жизнь — пить вино совершенно перестанет. Со своими родственниками он окончательно расстался, к жене не вернется, словом, говорил о полном обновлении своего быта. У него был большой подъем..."

25, 26, 27 декабря Есенин встречался со своими ленинградскими знакомыми и друзьями... На второй день после приезда Есенин вместе с Эрлихом навестил Клюева. Потом они втроем вернулись в гостиницу. Вскоре подошел художник Мансуров. "Есенин, — вспоминает Вольф Эрлих, — читал последние стихи.

—  Ты, Николай, мой учитель. Слушай.

Учитель слушал...

Ушел Клюев в четвертом часу. Обещал прийти вечером, но не пришел. Пришли Устиновы. Елизавета Алексеевна принесла самовар. С Устиновыми пришел Ушаков и старик-писатель Измайлов. Пили чай. Есенин снова читал стихи, в том числе и "Черного человека". Говорил:

—  Снимем квартиру вместе с Жоржем (Г.Ф. Устиновым. — Ю.П.). Тетя Лиза (Устинова) будет хозяйка. Возьму у Ионова журнал. Работать буду. Ты знаешь, мы только праздники побездельничаем, а там — за работу".

Утро 27 декабря. Тот же В. Эрлих рассказывает в своей книге "Право на песнь": "Стоим около письменного стола: Есенин, Устинова и я... Кажется, в комнате была прислуга. Он (Есенин. — Ю.П.) говорит:

—  Да! Тетя Лиза, послушай! Это безобразие! чтобы в номере не было чернил! Ты понимаешь? Хочу написать стихи — и нет чернил. Я искал, искал, так и не нашел. Смотри, что я сделал!

Он засучил рукав и показал руку: надрез. Поднялся крик. Устинова рассердилась не на шутку. Кончили они так:

—  Сергунька! Говорю тебе в последний раз! Если повторится еще раз такая штука, мы больше не знакомы!

—  Тетя Лиза! А я тебе говорю, что если у меня не будет чернил, я еще раз разрежу руку! Что я, бухгалтер, что ли, чтобы откладывать на завтра!

—  Чернила будут. Но если тебе еще раз взбредет в голову писать по ночам, а чернила к тому времени высохнут, можешь подождать до утра. Ничего с тобой не случится.

На этом порешили. Есенин нагибается к столу, вырывает из блокнота листок, показывает издали: стихи. Говорит, складывая листок вчетверо и кладя его в карман моего пиджака:

—  Тебе.

Устинова хочет прочесть.

—  Нет, ты подожди! Останется один, прочитает».

Далее Ю. Л. Прокушев приводит воспоминания Е.А. Устиновой, а затем подводит черту: «Если судить по этим рассказам, то при разночтении в деталях и частностях, почти неизбежных в таких случаях, казалось, ничто не предвещало надвигающейся катастрофы».

 

 (Продолжение следует)

--------------------------------------------

¹ В связи с юбилеем С. Есенина редакция сочла возможным опубликовать несколько фрагментов книги Е.Черносвито-ва, посвященной трагическим событиям, связанным со смертью поэта. Затем мы продолжим публикацию книги ♦ Кремлевская элита глазами психиатра».

  

Журнал «Современное право» №9 (2005)

 

К истокам русской духовности

 

К 110-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ И 80-ЛЕТИЮ СО ДНЯ СМЕРТИ С. ЕСЕНИНА

 

Е.В. ЧЕРНОСВИТОВ

 

О, электрический восход,

Ремней и труб глухая хватка.

С. Есенин. Сорокоуст

 

Юрий Львович формулирует здесь вопрос, который, я убежден, всегда висел в атмосфере народной скорби о С.А. Есенине: «Что могло произойти в те немногие часы, когда Есенин остался один в номере гостиницы? Какие черные силы толкнули поэта к роковой черте?»

Стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья...», по признанию В. Эрлиха, было прочитано им лишь 28 декабря, когда он узнал о смерти Есенина. Впервые это стихотворение было напечатано в «Красной газете» 29 декабря и сразу же стало известно повсеместно как «завещание» поэта.

Раскрыв 7-й номер журнала «Москва» за 1989 год, сразу наткнулся на заголовок: «Тайна гостиницы "Англетер". История одного частного расследования». Первая мысль была — «перевели Агату Кристи». Только затем резануло —«Англетер»! Это ведь о Есенине... Прочитав первые две страницы, хотел отложить — какие-то вещи не вызывали доверия. Преодолевая внутреннее сопротивление, все же решил прочитать это сочинение бывшего следователя и инспектора МВД (может быть, лишь потому, что и я 11 лет проработал в системе МВД СССР). Но не мог я поверить и в то, что следователю «лет десять назад... в следственное управление неизвестное лицо прислало конверт с двумя фотографиями. На них изображен Есенин...».

Потом, при личной нашей встрече, Эдуард Александрович признался, что «все это нужно было, чтобы интереснее подать жестокий материал». Нужно ли? Не думаю. Ведь маленькая ложь вызывает большое недоверие. Так, кажется, говорят англичане. А этих «маленьких неправд» в статье Э. Хлысталова, увы, предостаточно.

Э. Хлысталов убежден, что Есенин убит и что это было «политическое убийство». Он составил биохронику последних дней поэта, тщательно собирая различного рода документы вплоть до счетов в ресторанах, и знает, где, кода, с кем и как долго был Сергей Александрович. Читаешь внимательно его «судебный очерк», слушаешь его как увлеченного рассказчика и приходишь к убеждению, что организатором и исполнителем травли поэта было ГПУ и что Есенина окружали явные и тайные враги, в том числе агенты ЧК и ГПУ, что, скажу откровенно, и с моей точки зрения «имело место быть». Но моя мысль об Агате Кристи возникла не случайно. Именно в ее духе и по ее детективной логике (индуктивный метод великого собрата Шерлока Холмса — Эркюля Пуаро) написана «Тайна гостиницы "Англетер"».

Прочитав этот очерк и вспомнив вышеприведенные рассказы о последних днях Есенина, написанные Ю.Л. Прокушевым, любой не искушенный в делах сыска человек невольно придет к выводу, что если Есенин убит, то не исключено: убийцами (или причастными к убийству) являются В. Эрлих, чета Устиновых, художник Мансуров, старый писатель Измайлов и... Николай Клюев. Эдуард Александрович (и выглядит это опять же в духе Агаты Кристи) предполагает, что был еще «некто загадочный». «Работник гостиницы? Женщина? — спрашивает Э. Хлысталов. — Неизвестный врач?..» «Я не исключаю, что именно заявление неизвестного врача о том, что смерть наступила за 5—7 часов до обнаружения трупа, дало алиби В. Эрлиху».

Рассматривая ГПУ как организатора и исполнителя убийства, естественно, следователь МВД Э.А. Хлысталов как профессионал уличает их, то есть сотрудников ГРУ, милиционеров:

а)  в небрежности (составления акта осмотра места происшествия);

б)  в сокрытии документов (показаний свидетелей) и подлоге, вплоть до акта судмедэкспертизы А.Г. Гиляревского («Поэтому можно категорически утверждать, что было еще одно заключение о причинах трагической гибели С.А. Есенина, которое в настоящее время неизвестно»);

в)  в умышленном отказе разрабатывать версию об убийстве (даже следователь не занимался «делом Есенина», а всего лишь дознаватель). «Длинные руки у ГПУ, и хорошо следы заметали».

Вот еще одно открытие Э. Хлысталова: «Собирая материал для очерка, знакомясь со множеством публикаций о С.А. Есенине, я обнаружил одну печальную закономерность: во всех опубликованных в нашей печати посмертных фотографиях поэта отсутствуют следы травм на его лице». И он задает вопрос: «Печатались такие фотографии, где этих травм и ожогов не было видно. Или они тщательно ретушировались?»

Э. Хлысталов пишет, что не берет ответственности судить о качестве выводов А.Г. Гиляревского. И все же «нервом» его заметок является интерпретация именно акта судмедэкспертизы. И это несмотря на то, что у него «нет уверенности, что акт написан рукой Гиляревского», что «создается впечатление, что акт Гиляревским А.Г. был написан под чьим-то давлением, без тщательного осмотра тела и до вскрытия».

Здесь нужно сказать, что автор этих строк, взявший на себя смелость и ответственность проанализировать все, что сейчас творится вокруг двух великих для России имен — Есенина и Шукшина, чтобы затем выбраться на путь, ведущий через их творчество и судьбу к истокам русской духовности, начал свою медицинскую практику именно как судмедэксперт, работая сначала в Еврейской автономной области, а затем в Николаевске-на-Амуре, обслуживая прилежащие к этому городу пять районов, граничащих с Якутией и Магаданской областью, вскрыл своими руками не одну тысячу трупов, в том числе несколько сотен повешенных.

И вот передо мной акт вскрытия трупа Сергея Александровича Есенина, подписанный судмедэкспертом Гиляревским, и одна из фотографий, любезно предоставленных мне Э. Хлысталовым (в его очерке она фигурирует как фотография из архива Ю.Б. Юшкина — «С. Есенин в морге Обуховской больницы Ленинграда (28.12.1925); вместе с ней опубликована фотография посмертной маски С. Есенина). Эдуард Александрович хотел знать мое мнение об акте А.Г. Гиляревского. Он — за гласность в отношении дела о гибели С.А. Есенина. Я с ним совершенно согласен: время идет, а вопрос о смерти Есенина остается актуальным...

Так вот, следуя индуктивной логике детективного жанра, той «черной кошкой, которую ищут в темной комнате», должно являться стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья...». Здесь, по-моему, чутье профессионала-сыщика Э. Хлысталову не помогло. Он пишет: «Откровенно говоря, я не представляю, как можно написать стихотворение кровью из разрезанной вены...» (Мое мнение врача и эксперта — можно!) Дальше: «Дружбы с Эрлихом у Есенина не было, он устраивал Есенина как предприимчивый человек, поэтому писать ему кровью стихотворение гордый Есенин никогда бы не стал». И здесь Хлысталов не прав — был резон отдать это стихотворение не другу, а предприимчивому человеку, который вернее донесет его до широкой аудитории, что, кстати, Эрлих и сделал.

Так вот, окажись, что это стихотворение написано не Есениным, или не кровью Есенина, или кровью мертвого Есенина, — все встало бы на свои места в версии Э. Хлысталова.

Что касается акта судмедэксперта, то тут ситуация неоднозначная: ведь подменить его или «отредактировать» могли не только по соображениям сокрытия убийства, но и по другим мотивам... Так что судмедэкспертам вместе с есениноведами следовало бы, на мой взгляд, начинать именно со стихотворения «До свиданья, друг мой, до свиданья...». Дело в том, что С.А. Есенин последние 2 года перед смертью неоднократно лечился, в том числе и в связи с травмой ноги, в больницах Москвы, а в 1923 году — в Европе. Современными методами можно установить, написано ли последнее стихотворение кровью и чья это кровь — С.А. Есенина или другого человека.

При первом взгляде на фотографию мертвого Есенина, которую дал мне Э. Хлысталов, бросается в глаза огромная вмятина на лбу поэта, идущая чуть ли не от волосистой части головы, захватывающая две трети правой надбровной дуги и переносье. Вряд ли это дефект эмульсионного слоя фотографии. Не зная содержания акта судмедэкспертизы, т.е. только на основании этой фотографии, я заключил бы, что это повреждение костей черепа посмертное и возникшее от сильного удара тупым твердым предметом или от удара о таковой. Будь повреждение прижизненным — не так выглядели бы глаза, нос и уши (избавляю читателя от подробностей, а тот, кто знаком с медициной или физиологией, легко дорисует картину).

Но сравнивая эту фотографию с посмертной маской С.А. Есенина, замечаешь явное несоответствие в повреждении: судя по маске (имеется в виду маска, представленная Ю.Б. Юшкиным), эта вмятина захватывает лишь кожные покровы.

А теперь что касается самого акта А.Г. Гиляревского. Во-первых, в нем нет ни малейших указаний на наличие черепно-мозговой травмы ни прижизненного, ни посмертного характера. Вдавление на лбу расценено как «вдавление при повешении» (о трубу отопления, к которой была привязана веревка. — Е.Ч.). Так действительно выглядят посмертные вдавления, возникающие в результате трупного окоченения.

Во-вторых, картина смерти от асфиксии (удушения) описана недостаточно полно и подробно, но все же, судя по акту, состояние внутренних органов именно такое, как бывает при смерти от асфиксии. Есть у меня замечания и по описанию странгуляционной борозды. Да, при такой странгуляционной борозде смерть могла наступить от асфиксии. Как ни крути, от этого не уйти, и все рассуждения Э. Хлысталова, касающиеся повреждений, найденных на трупе С.А. Есенина, ни в какую другую картину не укладываются.

И вот здесь я должен сделать одно чрезвычайно серьезное и ко многому обязывающее замечание. Акт Гиляревского неполный и по описанию картины смерти, и по сохранности (часть акта оторвана как раз в том месте, где описывается состояние мозга, перед заключением).

Тем не менее должен заявить, что описание состояния мозга не соответствует описанию состояния других органов. Для специалистов поясню: нет ни одного признака отека мозга, обязательного при асфиксии. Картина состояния мозга могла бы соответствовать смерти, например, от острой сердечно-сосудистой недостаточности (и то не полностью) или от отравления некоторыми быстродействующими ядами. Сразу оговорюсь — я не выдвигаю никаких новых версий, а констатирую факты. Конечно, нужно поднять другие акты судмедэкспертизы, написанные А.Г. Гиляревским, в том числе и повешенных, и сравнить их с этим актом. Но, думаю, тут дело в другом.

(Продолжение следует)

 

Журнал «Современное право» №10 (2005)

 

К истокам русской духовности

 

К 110-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ И 80-ЛЕТИЮ СО ДНЯ СМЕРТИ С. ЕСЕНИНА

 

Е.В. ЧЕРНОСВИТОВ

 

О, электрический восход,

Ремней и труб глухая хватка.

С. Есенин. Сорокоуст

 

Склонен согласиться с Э. Хлысталовым, что на эксперта, проводившего вскрытие трупа С.А. Есенина, оказывали давление. Опять же оговорюсь: это давление могло иметь самые различные мотивы, а не только те, чтобы сокрыть убийство.

Если же говорить о несоответствии состояния мозга другим органам, то в этой связи многое в расследовании гибели поэта представляется в неожиданном свете. Подчеркиваю: я рассуждаю как практический врач, работающий в реальных условиях, и с этой точки зрения пытаюсь понять эксперта, составившего этот акт. Так вот, с моей точки зрения, не важно, кто составил данный акт — А.Г. Гиляревский или другой судмедэксперт. (А то, что акт этот написан не сотрудником ГПУ, а судмедэкспертом, не вызывает никакого сомнения.) Важно другое. Убежден, что бросающееся в глаза профессионалу несобтветствие патологоанатомических данных мозга и других внутренних органов — не небрежность и не показатель невежественности врача. Это сделано сознательно, преднамеренно. Это сделано как указание для всякого другого судмедэксперта, в руки к которому попадет данный акт, что документ не соответствует истине. Это послание коллеги коллеге — честное послание честного человека, вынужденного зашифровать, спрятать то, что ему известно, от профана и невежды, от злой правящей воли.

Во времена гитлеризма в Германии честные психиатры, чтобы их пациентов не уничтожали как неполноценных, придумывали различные термины. Напиши они в истории болезни «психопат» или «шизофреник» — и больной был бы уничтожен. А как изощрялись наши психиатры во времена «великого застоя», чтобы скрыть истину и оправдать инакомыслие! А.В. Снежневского, к примеру, обвиняют в том, что он придумал термин «вялотекущая шизофрения», чтобы всех инакомыслящих объявить сумасшедшими. Но это просто невежественно. Ведь по теории Снежневского страдающий вялотекущей шизофренией (вдумайтесь — «вялотекущей»!) — это очень-очень долго психически сохранный человек. Поставь такому человеку диагноз «шизофрения» (преждевременное слабоумие) — и сразу приговоришь к социальной смерти.

Судмедэксперт, написавший акт, подписанный фамилией Гиляревского, знал, что «дело» прикроют. И он оставил свой знак нам, потомкам. Наконец, пора высказать и свое мнение, т.е. ответить на извечный русский вопрос: «Что делать?»

Убежден, что выход один — необходимо повторное судебномедицинское исследование трупа С.А. Есенина, т. е. эксгумация.

Думаю, что попытки найти необходимую информацию у поэтов, художников, случайных людей, так или иначе соприкоснувшихся с фактом смерти Есенина, тщетны: «У страха глаза велики». Богатое воображение заставляет нас видеть то, чего нет («мраморное лицо», «исчезнувший пиджак», «ожог лица», «синяки» и т. п.)

Кстати, очерк Сергея Куняева «Смерть поэта. Версия. Хроника журналистского расследования» — это всплеск эмоций человека, которому гибель Есенина глубоко небезразлична. Но... в этой хронике, к сожалению, находим упоминание о «20 граммах мозга», вышедших через образование на лбу. Если бы автор был медиком, то он знал бы, что когда через повреждения лба выходит 20 граммов мозга, то весь остальной мозг «выходит» через рот, нос, уши, и вряд ли написал бы такое!

Предложение об эксгумации трупа С.А. Есенина было высказано мной Ю.Л. Прокушеву, В.И. Белову и племяннице С.А. Есенина Т.П. Флор-Есениной. Тогда я от них услышал, что все нужно взвесить, продумать и сделать спокойно и основательно. Ведь речь идет о нашей народной гордости и чести. Они согласились со мной, что нужно идти до конца. Говорил я об этом и со своими родными, друзьями и знакомыми — серьезных аргументов против эксгумации мне не высказывали, но не раз приходилось слышать сомнения такого рода: «Пошумите, попишите — и на этом все... Как со смертью Маяковского».

Поговорил и с представителями Русской Православной Церкви — у них аргументов против не было. Действительно, ведь вскрывают же могилы, когда переносят прах из одного места в другое, и не только по желанию умершего лежать в родной земле, но и просто из одного места в другое. Даже непосредственное воздействие на останки оказывается (хотя бы для того, чтобы их сохранить). Действительно, неужели тайна смерти какого-нибудь Тутанхамона нас больше волнует, чем тайна гибели Есенина?

С горечью думаю, что нам придется прикоснуться не к одной тайне смерти и не один прах подвергнуть строгой научной экспертизе... Например, меня как гражданина оскорбляет версия самоубийства декабриста М.С. Лунина, предложенная Натаном Эйдельманом и в изощренном виде представленная в спектакле «Смерть Жака».

«Тайна могилы» — суеверие. Предки наши предавали своих усопших огню, а в земле лишь сохраняли (отсюда и слово «хоронить») на время.

...Сподвиг меня на расследование гибели Есенина, узнав, что я в прошлом судмедэксперт и психиатр, В.И. Белов. Он первым поднял этот вопрос, выступив в своей родной Вологде («Пора снять с него клевету о самоубийстве»). Его поддержали В.Г. Распутин и И.С. Глазунов.

Тогда же Василий Иванович дал мне копию своего письма главному редактору «Огонька» В. Коротичу. Вот это письмо:

«Виталий Алексеевич! Шлю Вам привет.

Письмо с приглашением участвовать получил — спасибо. В "Огоньке" я ни разу не печатался. Попытки были безуспешные. Не вижу принципиальной разницы между временами, у вас пока сменилась одна форма.

У меня просьба к Вам и Евгению Александровичу: опубликуйте правду о смерти Есенина (пора снять с него клевету о самоубийстве). Это было бы совершенно в духе перестройки и гласности. Имеются и документы, и серьезные исследования, и живые свидетели.

Прошу, не отвечая пока по существу, подтвердить получение моего письма. Белов. 17.V.87».

Подтверждения Василий Иванович не получил. Правду о смерти С.А. Есенина «Огонек» не опубликовал.

На свою первую публикацию о смерти С.А. Есенина я получил много писем в поддержку. Противники, видимо, просто не писали. Одно письмо я бы особо выделил, так как его написал профессионал-филолог. (Имя его было мне неизвестно, не знали его и мои коллеги по ИМЛИ, где я работал старшим научным сотрудником, собирая коллектив для подготовки собрания сочинения В.М. Шукшина и неожиданным образом для самого себя оказавшись в есенинской группе по подготовке академического собрания сочинений поэта.)

Берем книгу «Сергей Есенин». (Собр. соч. В 2 т. Т. 1. Стихотворения, поэмы. — М.: Советская Россия, 1990). В ней: «Современник». Слово о поэте Ю.В. Бондарева. Составление, вступительная статья и комментарий Ю.Л. Прокушева. Читаем начало поэмы «Черный человек»:

Друг мой, друг мой,

Я очень и очень болен.

Сам не знаю, откуда взялась эта боль.

То ли ветер свистит

Над пустым и безлюдным полем,

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь.

Голова моя машет ушами,

Как крыльями птица.

Ей на шее ноги

Маячить больше невмочь.

Стоп! На этом прервем, как сейчас говорят наши «лидеры», судьбоносную для Есенина поэму (к ней мы еще вернемся). Дальше пойдет текст письма ко мне неизвестного филолога из Одессы (я спросил ведущих советских есениноведов, работающих над академическим собранием сочинений С.А. Есенина, знают ли они литератора и филолога Анатолия Яни, оказывается, не знают и слыхом не слышали.

(Продолжение следует)

  

Журнал «Современное право» №11 (2005)

 

К истокам русской духовности

 

К 110-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ И 80-ЛЕТИЮ СО ДНЯ СМЕРТИ С. ЕСЕНИНА 

 

Е.В. ЧЕРНОСВИТОВ

 

О, электрический восход,

Ремней и труб глухая хватка.

С. Есенин. Сорокоуст

 

А. Яни озаглавил письмо «Самоубийство бродяги? (Записки одесского филолога о стихах, жизни и смерти Сергея Есенина)». Он пишет: «Я очень рад и сердечно благодарен редакции еженедельника "Ветеран", врачу и философу Евгению Черносвитову за то, что в № 4 за 1990 год опубликованы его размышления о гибели Сергея Есенина.

К предложению Евгения Черносвитова об эксгумации трупа хотел бы присовокупить и "эксгумацию" рукописей любимого поэта. Изучение их, надеюсь, очистит личность замечательного лирика от многочисленных навешенных на него ярлыков».

«Самоубийство бродяги» — именно так о С.А. Есенине написал некий неизвестный мне Б.Л. Розенфельд через 5 лет после трагической гибели поэта, рассуждая в обширной статье в «Литературной энциклопедии» (т. 4, с. 82) о «мотивах бродяжничества и хулиганства». «Перед нами оказывается бродяга и вор», — пишет Б.Л. Розенфельд.

Но что же Есенин украл и у кого? Какие есть доказательства?

Во-первых, поэтические образы в стихах, лирических героев и персонажи в произведениях нельзя грубо отождествлять с самим поэтом. Во-вторых, образ так называемого хулиганства можно понимать в стихах Есенина как метафору, как его сомнение в счастливой ломке дореволюционной Руси при наступлении на нее «железного врага». Хулиганство — это неравнодушие, небезразличие к меняющейся судьбе страны, свое собственное, особенное, нешаблонное понимание революции. Вероятно, это инакомыслие и давало право говорить о психической болезни Есенина. Но скандалил он отнюдь не как сумасшедший. На скандалы сумасшедшего никто не обращал бы внимания — в крайнем случае поместили бы надолго в психушку.

Мне кажется, чтобы понять настроения С.А. Есенина в послереволюционный период, нужно сравнить их с послереволюционными настроениями И.А. Бунина, описанными в его «Окаянных днях». Бунин враждебно встретил Октябрьскую революцию. Не в силах восторгаться ею был и Есенин. У него болела душа, но это вовсе не значит, что был он душевнобольным. Почему не убежал за границу? На это есть ответ в стихах: «Не вылечить души пустыней и отколом». Без Родины жизнь — пустыня, хотя и на Родине она — «обман с чарующей тоской». Писать «агитки», как это делал Ефим Алексеевич Придворов (Демьян Бедный), Есенин технически мог бы, но он не желал создавать строки по велению ума, а не сердца. Не то он, Есенин, к своему 40-летию был бы награжден орденом Трудового Красного Знамени и «жил бы долго и счастливо», но тогда не был бы Есениным.

 

Что с попом, что с кулаком —

Вся беседа:

В брюхо толстое штыком

Мироеда!

Не сдаешься? Помирай,

Шут с тобою!

Будет нам милее рай,

Взятый с бою...

 

Автора приведенных выше строк никто никогда не называл и не называет ни хулиганом, ни скандалистом, хотя Д. Бедный пропагандирует злодейское убийство. Что же это за странное понимание задач поэзии? Басни и частушки вошли в прижизненный 19-томник Д. Бедного, но любит ли кто-нибудь стихи этого агитатора так же, как стихи Есенина? Да, было время, когда распевали «агитки Бедного Демьяна», а стихи подлинного поэта никому не нужны были. Что оставалось делать Есенину? Нет, не вспарывать сытые брюшные полости штыком, а желать молодому поколению здоровья:

 

Цветите, юные. И здоровейте телом.

У вас иная жизнь, у вас другой напев.

А я пойду один к неведомым пределам,

Душой бунтующей навеки присмирев.

 

Есенин хотел разобраться в самом себе, ощущая себя иностранцем в родной стране. И как только ни называли поэта: идеологом упадничества, деклассированным представителем кулачества и циничного апофеоза разврата, завсегдатаем «удушливой мути кабаков и притонов». Что ж, если стихи его не принимались тогда «благородным» обществом, он их читал проституткам.

В 1916 году журнал «Вестник Европы» называл Есенина «народным златоцветом», а при Советах даже после смерти он остался неугодным. Для чего он уехал из Москвы в Ленинград? Видимо, в Москве сложились серьезные обстоятельства, сделавшие его жизнь и творческую работу невозможной. А он собирался жить и работать — ведь для самоубийства в другие города не уезжают. Тончайший лирик, обращаясь к своему сердцу, писал:

 

Все мы, все мы в этом мире тленны,

Тихо льется с кленов листьев медь...

Будь же ты вовек благословенно,

Что пришло процвесть и умереть.

 

Преждевременно уходить из жизни он не собирался:

 

Видно, так заведено навеки —

К тридцати годам перебесясь,

Все сильней, прожженные калеки,

С жизнью мы удерживаем связь.

 

«Счастья нет, но горевать не буду...», — обещает поэт.

У него болела нога, и в связи с этой травмой он лежал в больнице. Именно из московской клиники он решил ехать в Ленинград. И тут я хочу коснуться поэтических строк Есенина, в которых появилась «нога», а вернее, «ноги». Есть такое народное выражение: «Откуда растут ноги?»

Речь пойдет всего лишь об одной-единственной букве, но на примере ее подмены я попытаюсь показать, как идеал психического здоровья можно превратить кривотолками о том, был ли Есенин умалишенным, в порядке ли был, как говорит фольклор, его «чердак». Иначе не возникала бы версия изощренного, умышленного убийства поэта, физической расправы над ним.

Кампания по психопатологизации русских писателей и поэтов началась задолго до революции. В 1916 году некая Т. Розенталь написала статью «Эпилептик Ф.М. Достоевский: обусловленность творчества болезнью». Чтобы защитить Пушкина, Гоголя и Достоевского, русский психиатр В.Ф. Чиж пишет статьи «Пушкин как идеал психического здоровья», «Гоголь как психопатолог», «Достоевский как психопатолог» (все опубликовано в Юрьеве в сборниках статей в 1896 — 1899 гг.).

Что же это за буква, о которой я хотел рассказать? Я обращался к рукописям Есенина, изучал его почерк. Буквы «г» и «ч» он писал почти одинаково, идентично. В одном из стихотворений о любви Есенин пишет:

 

Ночи теплые — не в воле я, не в силах,

Не могу не прославлять, не петь их.

 

Он любил ночи. Не раз описывал месяц, луну:

 

Какая ночь! Я не могу.

Не спится мне. Такая лунность.

 

В этом же стихотворении встречаю и слово «ноги»:

 

Любить лишь можно только раз,

Вот отчего ты мне чужая,

Что липы тщетно манят нас,

В сугробы ноги погружая.

 

Вы заметили: ночи и ноги. Меняется одна буква. Много раз в стихах Есенина фигурирует и то, и другое слово. Читаются в рукописях слова эти формально (по почерку) одинаково, и только по смыслу возможно понять, где «ноги», а где «ночи». Вчитаемся же в известные строчки поэта:

 

Голова моя машет ушами,

как крыльями птица.

Ей на шее ноги маячить больше невмочь...

 

Себя поэт сравнил с птицей, у которой, естественно, есть шея и голова. Голова на шее. И вдруг, откуда ни возьмись, возникает «нога»...

(Продолжение следует)

  

Журнал «Современное право» №11 (2005)

 

К истокам русской духовности

 

К 110-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ И 80-ЛЕТИЮ СО ДНЯ СМЕРТИ С. ЕСЕНИНА 

 

Е.В. ЧЕРНОСВИТОВ

 

О, электрический восход,

Ремней и труб глухая хватка.

С. Есенин. Сорокоуст

 

 «...И шея, оказывается, относится к... ноге! "Шея ноги". Вот так бред!

А есениноведы пишут о "наивно-образном реализме" Есенина, о "примитивном субъективизме, не знающем абстрактного понятия", о том, что есенинскому мышлению свойственна конкретность, лежащая в основе его "поэтической гносеологии". Что же это за "предметный реализм", маячащий "на шее ноги"? Мыслимо ли такое вообразить?

А что если весь "фокус" — в букве: на шее не какой-то там "ноги" и не какие-то "ноги", а "ночи"? Начертания этих двух букв у Есенина очень похожи... Тогда все становится понятным: заумь исчезает вместе с "ногой" и возникает совершенно естественный в данном контексте образ ночи. Невмочь, невмоготу, совсем нет возможности, нет сил терпеть целые ночи. По ночам бедной голове надоело виднеться вдали.

Будучи студентом-филологом университета, я предложил эту версию своим педагогам. Ученые-литературоведы всполошились, но вместо того чтобы обоснованно и объективно доказать, прав я или нет, кто-то из них заявил: какая, дескать, разница, "ноги" там или "ночи", "шея ноги" или "шея ночи". Конечно, вырванная из контекста "шея ночи" — тоже чепуха, ибо у ночи тоже нет шеи. Как и у ноги. Но дело здесь совершенно в другом: слово "ночи" автор употребил в именительном падеже множественного числа, а не в родительном единственного.

Вероятно, когда-то кому-то было угодно и выгодно хоть этой "шеей ноги" подчеркнуть, что у Есенина случались "заскоки". Нам, читателям, внушали, что Есенин повесился в гостинице "Англетер", будучи "в болезненном состоянии", т. е. имея серьезную психическую болезнь?

Больше полустолетия прошло с того трагического дня, когда жизнь поэта оборвалась. Но почему-то за все эти годы не появилось ни одного фундаментального исследования причин гибели Сергея Есенина? Не потому ли, что поиск истины, как это нередко бывает, запрещен? Можно говорить все, что угодно, лишь вокруг да около, но только не по существу — со всеми соответствующими подробностями и фактами.

Характер Есенина, как мне представляется, сродни характеру Владимира Высоцкого: оба по натуре — врожденные оптимисты... Володя Высоцкий в детстве был большим озорником. Есенин вспоминает, что был "большим драчуном и ходил всегда в царапинах". Роднят их и бесшабашная удаль, смелость, непринужденность, раскованность, да еще увлечение поэзией и собственное яркое творчество. У обоих было некоторое пристрастие к алкоголю и даже схожие сердечные увлечения известными зарубежными актрисами: Есенин был влюблен в Айседору Дункан, а Высоцкий обожал Марину Влади¹.

Но можно ли хоть на секунду представить себе, чтобы Высоцкий, как и Есенин, повесился? Неслыханно глупая версия. Можно ли говорить об "упаднических настроениях" поэта, кровь которого кипит, бурлит, горит? Между тем ярлык "упадничества" не раз привязывали к шее Есенина, как галстук.

В "Литературной энциклопедии" 1930 года вышеупомянутый Б. Розенфельд неизвестно на основании каких данных и источников сообщает: "Богема и принимавший все более острые формы наследственный алкоголизм привели Есенина к гибели: под влиянием тяжелых психических переживаний он покончил жизнь самоубийством".

Как же мог неизлечимый алкоголик и шизофреник одновременно быть обладателем вдохновенного пера, тружеником, который четким аккуратным почерком выписывал каждую отдельную буковку своей замечательной лирики? За какие качества человека с тяжелым психическим заболеванием да еще с острой формой наследственного алкоголизма смогла полюбить прославленная танцовщица? Только ли за "золотую голову"? Известны ли до конца биография и творческий путь Есенина? О какой "пассивности" и "практической бездеятельности" Есенина (терминология того же Б. Розенфельда) можно рассуждать? На основании каких бесспорных фактов? Неужто лишь на основании того, что 18-летним юношей он смело отправился в Петербург "побивать" свою поэзию? Пассивность ли это? Бездеятельность ли?

Скорее, совсем наоборот — целеустремленность и полет духа! Автор энциклопедической статьи иронически называет эту есенинскую целеустремленность "охотой к перемене мест". По этой же причине, видно, и директор вечерней школы Василий Шукшин поменял Алтайский край на Москву, где окончил режиссерский факультет ВГИКа, а потом снял героическую эпопею "Они сражались за Родину"? Значит, можно какие угодно ярлыки приклеивать, какие угодно уничтожающие формулировки выдумывать?

Лирическое "я" в стихах и песнях, как говорил о себе Высоцкий, часто не совпадает с жизнью самого автора. Следует отнести это и к Есенину. Если в стихах можно найти желание лирического персонажа быть "бродягою и вором", то это не значит, что Есенин — бродяга и вор.

Философ и врач-психиатр с 20-летним стажем Е.В. Черносвитов заканчивает работу над большой и серьезной рукописью, основанной на скрупулезном изучении и анализе документальных материалов, — "С.А. Есенин как идеал психического здоровья". Полагаю, что этот научно медицинский очерк высветит многие психологические аспекты личности поэта, чтобы все раз и навсегда поняли, что никакой психической болезнью Есенин не страдал. А затем можно будет подойти ближе к тайне, которую хранит его могила».

Анатолий Яни, литератор

 

Я привел все письмо А. Яни потому, что автор по воле логики своего повествования о С.А. Есенине (подчеркиваю, именно повествования) коснулся многих моментов, сопричастных и моему исследованию. Думаю, что Высоцкий и Шукшин появились у Яни не случайно, особенно если учесть, что это в русле размышлений о гибели Есенина. Вернусь я и к этому странному есенинскому написанию букв г и ч, когда речь пойдет о наших академиках-есениноведах.

А теперь о статье «Оскорбление легендой» (это название предложила редакция журнала «Ветеран» вместо моего «Есенин как идеал психического здоровья». Главный редактор сказал мне: «Нет, это слишком... Не поймут»).

Напомню свое основное положение, на котором я настаиваю: «Для того, чтобы человек, не будучи психически больным, мог покончить с собой, всегда нужен кто-то, кто "поможет" ему в этом. Обстоятельства в конечном итоге — это живые, конкретные люди, желающие смерти того, кого они доводят до самоубийства. Но доведение до самоубийства — одна из форм убийства. Убийства изощренного. Это хорошо знают юристы. Поэтому пересуды вокруг гибели Есенина и сводятся, в принципе, к одной версии — убийства. В противном случае это были бы пересуды о том, был ли Есенин сумасшедшим или не был».

Допустим, мы не знаем, что произошло в ночь с 27 на 28 декабря 1925 года в ленинградской гостинице «Англетер». Зададим себе вопрос: когда эти два слова — «самоубийство» и «Есенин» — были соединены? Находим четкий ответ: тогда, когда Есенин был впервые объявлен сумасшедшим. Все по-житейски банально и просто и лежит на поверхности: почти во всех книгах о Есенине этот факт проходит красной нитью, но тем не менее никак и никем не связывается с трагедией в «Англетере». Почему?

Сразу оговорюсь: никаких новых версий о смерти С.А. Есенина я не предлагаю. Только размышляю, насколько мне позволяет опыт врача-психиатра и философа.

Cherchez la femme, — говорят французы. «Ищите женщину», — советовал еще Сократ. А на Руси в давние времена говорили более определенно: «Ищите ведьму...»

Первым человеком, кто связал «самоубийство» с именем Есенина, была американская балерина Айседора Дункан. Она же первая на весь свет объявила Есенина сумасшедшим, показывая его психиатрам Америки, Франции и Германии, заявляя о его безумии в интервью и в письмах протеста в богатейшие и модные газеты Европы.

(Продолжение следует)

---------------------------------

¹ См: Яблокова М. Женщины погибших поэтов: Гончарова, Дункан, Влади. // Россия молодая. 1991. № 5.

 

 Журнал «Современное право» №1 (2006)

 

К истокам русской духовности¹

 

К 110-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ И 80-ЛЕТИЮ СО ДНЯ СМЕРТИ С. ЕСЕНИНА 

 

Е.В. ЧЕРНОСВИТОВ

 

О, электрический восход,

Ремней и труб глухая хватка.

С. Есенин. Сорокоуст

 

После тщательного изучения многих документов попробую объяснить, как мне представляются взаимоотношения поэта и «босоножки» (так называли Дункан, танцевавшую босиком).

Айседора Дункан приехала в Россию в 1922 году по приглашению А.В. Луначарского и организовала в Москве балетную школу. 2 мая 1922 года Есенин и Дункан поженились, а 10 мая уехали за границу — сначала в Америку, затем в Европу, где пробыли до августа 1923 года. В 1922 году Дункан было 45, Есенину — 27 лет. Айседора была известной танцовщицей, но суперзвездой не была никогда. На приглашение Луначарского приехать в революционную Россию она откликнулась не случайно: ее творческие поиски продолжались, своего «потолка» она еще не достигла. У нас она танцует «Марсельезу», потом «Интернационал». Брак с молодым, красивым и талантливым русским поэтом, крестьянином, «мужиком из красной России»... Она «спасает» талант Есенина — везет его за границу, чтобы показать всему свету. Надеется, что он будет ошеломлен и покорен цивилизацией и культурой Запада и Нового света.

Но все сразу же оборачивается иначе: Есенин не в восторге от «заграницы». Наоборот, он органически ее неприемлет. Ему плохо и дискомфортно в Америке. Он хочет назад, в Россию. Сначала Дункан считает, что это просто его причуды, показной патриотизм, дикие выходки мужика. Начинаются скандалы. Есенин, несмотря на «сухой закон» в Америке, начинает пить. Айседора быстро соображает, что нельзя показывать «свету» их ссоры, — «свет» должен видеть необыкновенную любовь двух великих талантов. Нельзя этому «свету» показать и то, что русский поэт, красный крестьянин, этот «свет» не признает и скучает. Лучше объявить Есенина... сумасшедшим! Это никак не повредит ни репутации русского поэта, ни ее собственной репутации. Больше того, в глазах «света» придаст пикантность их отношениям. Расчет прост и верен — в начале XX века гений и безумие считались синонимами¹.

Объявив Есенина, своего мужа, сумасшедшим, страдающим madness (припадками безумия, бешенства), и показывая его американским психиатрам, Дункан таким образом начала создавать себе и Есенину типично американскую рекламу terrible infants (дети, внушающие ужас)².

И цель достигнута — внимание к Дункан приковано вновь! И не беда, что американские психиатры, проконсультировавшие Есенина, отказываются его лечить, заключив, что он здоров. Главное, что о них заговорили в полусвете, свете, в печати. Красивая по тем временам легенда о гениально-сумасшедшем русском поэте, «красном» Дориане Грее, создана, работает, значит, будет приносить капитал. К тому же есть что возразить на «гнусную клевету» поэтам Мережковскому и Гиппиус, когда те заявили, что «Дункан и Есенина выпроводили из Америки из-за пьяных кухонных скандалов и драк между собой».

После скандалов в Америке Дункан выступила перед прессой, одетая во все ярко-красное, словно обернутая советским флагом, и гневно сказала: «Америка — страна бандитов!» С этими словами она покинула Штаты. Но самый грандиозный скандал разразился в парижском отеле «Крийон». Крупнейшие американские газеты, такие как «Нью-Йорк таймс» и «Нью-Йорк Геральд», сразу же откликнулись на него сообщениями под огромными заголовками: «Айседорин поэт впадает в бешенство в парижском отеле», «Он рехнулся!» («...поэт разносит в щепки мебель в отеле. Танцовщица заявляет, что брак между ними дальше невозможен»).

Действительно, в номере, где остановились Дункан и Есенин, в ночь с 16 на 17 февраля 1923 года была разрушена вся мебель, разбиты зеркала и стекла, разорваны шторы, т. е. был совершен настоящий погром. Но Айседору волновало только одно: как бы не подумали, что она и ее милый Сереженька ссорятся. Она дала интервью французским, американским и немецким репортерам, развивая легенду о помешательстве Есенина и обогащая ее новыми и новыми подробностями: «...Это трагедия. И это абсолютная ложь, что мы ссоримся. Не выразить словами, через какие испытания прошел Серж во время войны, каким шокам подвергалась его тонкая поэтическая натура. Во время войны он был трижды ранен, получил тяжелое повреждение головы. Не меньше он пострадал и во время революции» («Международные новости»).

И все же это была ссора — мебель и зеркала в отеле,  по-видимому, били оба.  Есенин после этого уехал в Германию, бросив Дункан и, как говорили злые языки, прихватив с собой «в качестве сувенира» ее очаровательную 17-летнюю служанку. Дункан и этот факт объяснила исключительно припадками безумия Есенина. Она обвинила Америку в том, что Есенин сошел с ума «из-за дурацкого "сухого закона", ... в Америке он вынужден был пить контрабандный виски, который ему совали везде, где только можно... Прекрасное французское вино не вызвало бы у него помешательства». Ее ничуть не смущает то, что заявления ее порой противоречивы. Главное — ее слушают, интервью печатают. В одном из «признаний» в отношении помешательства С.А. Есенина Айседора говорит, что показывала его психиатру Жюлю Маркузе и что тот «подтвердил ее диагноз».

Когда интерес к скандалу в отеле «Крийон» в Париже начал угасать, Дункан заявила, что немедленно уезжает в Германию «спасать поэта от самого себя», и непременно на автомобиле — обожает быструю езду по-русски. Перед отъездом из Парижа она впервые заявила о своем предчувствии, что Есенин застрелится.

В конце марта 1923 года она действительно поехала из Парижа в Берлин на автомобиле вместе со своей подругой Мэри Дести (которая, кстати, охотно свидетельствовала в пользу Дункан сначала о сумасшествии Есенина, а вскоре и о его неоднократных попытках самоубийства). Встреча Дункан и Есенина была бурно отмечена в ресторане отеля «Адлон» и закончилась ссорой и битьем посуды.

 

P.S. От редакции. Недавно Е.В. Черносвитов получил от А. Яни, письмо которого с размышлениями о смерти С. Есенина было опубликовано в № 11—12, отклик на эту публикацию. Мы приводим его с сокращениями.

Здравствуйте, мой Благородный! По-гречески это и естъ Евгений, а евгеника — наука об улучшении биологических свойств человека. Помню, бывали случаи, когда мои статьи и литературные заметки, например, о переводах из Шарля Бодлера,... нагло воровали даже члены Союза писателей, выдавая их за свои и печатая под своей фамилией в той же газете. Об этом я подумал, увидев в своём почтовом ящике информационно-практический журнал «Современное право» с Вашей статьёй «К истокам русской духовности» на «Литературной странице». Думаю, что никто из пишущих не смог бы так благородно и щедро цитировать в своём литературно-исследовательском детище мои мысли о Есенине, как это сделали Вы. Я искренне восхищён и горжусь тем, что есть на свете честные люди с открытой русской душой, такие, как врач, исследователь и литератор Евгений Черносвитов!

Не так давно в Одесском Доме учёных состоялся Есенинский вечер. Мне дали слово, и я рассказал ... о Вас, о Вашем отношении к Есенину, о Вашей творческой работе, посвященной поэту. Считаю, что мне повезло в жизни, что я Вас встретил. Всё Ваше поведение — борьба за правду, протест против лжи... Хотелось мне поэтически поздравить Вас с Новым 2006 годом, который уже наступает на Вас или на Ваши пятки, а получилась вроде бы проза. «Где же стихи?» — спрашиваю я сам себя — и посвящаю Вам этот предновогодний экспромт:

Хоть и сложна затея эта,

Криминалист опять готов

Сорвать с великого поэта

Сусальной лжи густой покров.

В борьбе за истину неистов!

Слежу за мимикой лица:

Мой друг Евгений Черносвитов

 Стоит за Правду до конца! —

Не все ль Поэты убиенны? —

Спросил Евгений горячо. —

 

 Ах, Пушкин... Лермонтов... Есенин...

Шукшин... Высоцкий... Кто ещё?..

Хочу и я, чтоб цепь такая

Навек — совсем! — оборвалась.

И я кричу, убийц ругая:

«Пусть киллерство теряет власть!»

Сумеет этого добиться

Мой друг: он — Человек-скала!

И я кричу: «Позор убийцам,

А Черносвитову — хвала!»